Мой отец как-то в конце 80-х пришел домой очень расстроенный. Его под конец шестого десятка лет жизни впервые обозвали жидовской мордой в трамвае. Он человек вежливый, вряд ли кого-то расстраивал. А мать моя, грубая женщина, еще и сказала: ну что ты, Шурик, прям как невинности лишился.